Специалист по туризму: ПУТЕШЕСТВИЯ И ТУРИЗМ

ПУТЕШЕСТВИЯ И ТУРИЗМ

Амазонский лес

В жару в амазонском лесу дышать еще труднее, чем в городе. Все вокруг гниет, и в воздухе очень много углекислого газа. Да и не воздух это в привычном понимании, а густой горячий туман, как в бане. Только ты в этой бане не сидишь, а идешь. Говорят, если в таком состоянии облиться холодной водой, глаза сразу станут красными, а сердце и вовсе может остановиться от спазма сосудов. Только где ее взять, холодную воду? Здесь не знают, что такое колодец. Даже в сухой сезон чуть копни — и вот она, вода: Амазонка все подтапливает на сотни километров вокруг. Где-нибудь в Аравийской пустыне или на Синае 40— 45-градусная жара переносится легко, только надо пить много воды. Но в Амазонии при 100-процентной влажности даже 38—40 градусов смертельны. На лианах сидят древесные пиявки, огромные черви в палец толщиной, паук-птицеед и крохотные ядовитые лягушки, из которых индейцы делают кураре. На любое сотрясение воздуха плотно слетается гнус, с листвы на голову пикируют клещи, под ногами ползают страшные муравьи-эцитоны — когда их много, они стелются быстрым плотным ковром и уничтожают все живое. В нависшем над водой дереве шевелятся ветки, и из листвы высовывается серая драконья морда с шипастым гребнем. Игуана прыгает, как белка, цепляется хвостом, повисает, как обезьяна, и снова прыгает. Затопленный по полгода лес научил животных обходиться без земли, и у большинства обитателей сельвы вся жизнь проходит на деревьях. Каждое большое дерево — это особый мир со своим зверьем, грибами, орхидеями. Мир, почти никак не связанный с соседями. Из-за тесноты самые на вид безобидные звери сельвы — злые, непредсказуемые, кровожадные. А ягуар истребляет все живое просто так, для тренировки и от любви к убийству. Охотник никогда не ходит по сельве один, впереди бежит хилая дворняжка. Собака нужна не для выслеживания добычи, она — телохранитель-смертник. Для первой атаки зверь выбирает жертву послабее, и у человека есть шанс спастись. Вопреки распространенному мнению, тайга более непроходима, чем сельва. В сухой сезон сплошной стеной сельва тянется только по берегам, но стоит отойти метров на 100 — и оказываешься в светлом лесу. Лишь кое-где стволы перевязаны меж собой лианами, листья у деревьев мелкие, твердые и свету не препятствуют, а травы по размеру не превышают папоротника. Встречаются, конечно, переплетения кустарников, но их легко обойти. Обойти! Вот оно, смертельно-опасное желание, которое губит здесь человека. Свернул с прямого пути, обошел препятствие, обогнул огромный, в три охвата, ствол сумаумы. Но что-то хватает за горло, рвется, оставляет на коже рваный надрез. Это тонкая, толщиной в шпагат лиана. И еще одна, еще... Закрутился — и потерял направление, а ориентиров в бесконечно-зеленой сельве нет. Поэтому местный следопыт идет напрямик, машет своим мачете, рубит цепкие лапы. По сельве можно идти довольно быстро, при желании за полчаса одолеваешь километр. Но если идти быстро, обратную дорогу найти непросто. Индейцы и те нет-нет да и пропадают. Пошел человек к своему полю, но вдруг решил набрать мармеладных плодов. Свернул с тропы — а вот еще высоко над головой висят продолговатые желтые фрукты. А у подножия огромного дерева валяются орехи размером с два кулака. Орехи кастанья-депара едят, из них жмут масло, поджаривают на этом масле бананы. Неразумный индеец лезет за мармеладными плодами, собирает в мешок орехи и натыкается на сорва — дерево природной жвачки чикле. Ну как пройти мимо? И индеец цедит из трещины в коре жидкую смолу чикле. Потом он уварит ее с листьями коки и будет жевать во время тяжелой работы. Бесконечно разнообразна амазонская сельва. Индеец еще раз поворачивает, рубит мачете лиану, оборачивается, прикидывает правильное направление — и пропадает навсегда. В дождливый сезон передвигаться по сельве еще легче — выбирай протоку и плыви. Вот только результат тот же, обратной дороги не найти, все протоки одинаковые, а вода заливает сельву на сотни километров в глубь от основного русла Амазонки. Ходить по сельве можно только в солнечный день. Чуть сумерки — и останавливайся, где бы ни застала темнота. Устраивайся понадежнее, но не спи — сожрут. Бразильских спецназовцев учат прятаться на ночь между высокими корнями гигантской сума- умы — так хотя бы от ягуара спасешься. Чуть стемнело — и запоет брачную песню древесная лягушка, захрипит обезьян- каарагуата, застрекочет в листве ленивец, хрюкнет водяная крыса гуардатинаха, заверещит игуана, заплачет, почуяв падаль, гриф-самур. В темноте амазонское зверье удирает, догоняет, умирает, жрет. Казалось бы, жертва должна сидеть тихо, а палач молча, осторожно подкрадываться. Но никто не хочет ночевать тихо. Ночь — не только время смерти, но еще и время общения и любви. Какой бы страшной ни была темень, а на свету зверям еще страшнее».

Римские игры

...Разговаривайте с неизвестными Всем нам не раз наказывали в детстве мамы не заговаривать с незнакомыми дяденьками и тетеньками на улице, не брать у них конфет и пр. Об этом еще Михаил Афанасьевич предупреждал: «Никогда не разговаривайте с неизвестными». И конечно, все мы нарушали. Или по беспечности, или из любопытства. Меня же заговорить заставила необходимость: когда я стояла в семь часов воскресного утра на римском холме Джаниколо (очень хотелось увидеть рассвет над Вечным городом), на распутье трех лестниц, спросить дорогу к Сан-Пьетро мне было совершенно не у кого. К счастью, в аллее «соткался» закончившего утреннюю пробежку гражданин - спросила. Говорил он с легким акцентом (ну как тут не вспомнить Булгакова), звали его Хартвиг де Хаен, и был он немцем, уже двенадцать лет живущим с семьей в Риме. Город он знал как свои пять пальцев, дорогу показал - нам было по пути. Слово за слово, оказалось, что вечером того же дня он открывал у себя дома, около Пьяцца Навона, выставку графики. На клочке бумаги был написан адрес, время презентации, нарисована схема «как добраться» - меня пригласили. И я, конечно, пошла, предварительно оставив на столе в своей комнате записку, куда иду (кто его знает?). Я и вообразить себе не могла, что увижу такое... Дом с... куполом Место, куда я направлялась, - Пьяцца (площадь) Навона - одно из самых известных в Риме, наряду с Пьяцца д'Испания, Капитолийским холмом, Колизеем, Пантеоном и пр. В античность здесь находился стадион Домициана, где проводились состязания и особые «романские» игры - агоналии (agonalia), правила которых затерялись в глубокой древности, осталось только имя. Сегодня о стадионе напоминает разве что характерная продолговатая форма площади Навона - 240 на 65 метров. И знаменита она сооружениями, относящимися уже к XVII веку, - это огромный беломраморный фонтан Бернини «Четыре реки» в центре, 1651 года (всего фонтана три), и того же периода церковь Святой Агнессы ин Агоне (от агоналий) работы римских архитекторов Карло и Джироламо Райнальди. Сам дом располагался сразу за передним фронтом зданий Пьяцца Навона, во втором ее ряду, своим фасадом выходил на маленькую площадь Largo Febo. И был он сооружен, как и прилегающая к нему церковь Сан-Никола ин Агоне (San Nicola in Agone), в том же XVII веке, подобно большинству зданий этого римского квартала. Церковь и дом были построены и принадлежали французской общине из Лотарингии, жившей здесь своим тесным кружком чужеземцев в большом городе. Постепенно французские корни в отношении дома (не церкви) утратились, сменились хозяева. Последние девять лет здесь живет немецкая семья де Хаен, Хартвиг и Сабина, к которым я, собственно, и шла. Картинка: мощные стены, окна с ребристыми ставнями, стена дома напротив, полностью увитая плющом, приглушенный гул большой площади невдалеке, тяжелая кованая дверь, ведущая в подъезд. Даже стеклянный лифт не нарушал идиллии этого дома. Сами апартаменты (как-то язык не поворачивается назвать это квартирой) поразили своей изысканной простотой: белые стены, принимающие полотна и всяческий арт разного свойства, пол, покрытый лет сто назад плиткой с благородным сочетанием серо-зеленого, бордо и черного, комнаты в разных уровнях - чуть вверх, чуть вниз, как ноты. И совершенно невообразимый план дома: создалось ощущение, что те, кто его строил, решали этот вопрос прямо по месту, добавляя все новые помещения в согласии со своим утренним настроением и безукоризненным чувством пространства. В большой двухсветной зале с длинным столом в центре и была организована выставка, толпились люди: обычная, привычная презентация, многоголосие (и многоязычие), вино, фрукты, запах дорогих духов, смешанный с запахом нафталина - кто-то из гостий пришел в манто (в мае!). Но когда дочка хозяев, невероятно красивая рыжая Анника, вывела меня на террасу, я забыла о выставке, о фуршете, о чем-то говоренном до... (и вроде выпито было немного). В центре террасы, как странная инсталляция, непонятным образом затащенная на эту высоту и здесь оставленная, возвышался купол! Агоналии семьи де Хаен Настоящий купол, крытый свинцом с заклепками, барабан с окошками и с крестом на верхушке! Анника, видя мое лицо и, наверное, уже привыкшая к такой реакции «новичков», со смехом подтвердила: «Да, купол, обычный (!) церковный купол. А вот здесь у нас колокольня, над террасой же». Позже Сабина показала и небольшую дверцу в стене, в нише, за которой к колоколу вверх тянулась веревка: «Когда у нас или наших гостей есть настроение - можно позвонить в колокол». Что-то невообразимое! Мне показали рисунок с разрезом стены по церкви Сан-Никола, апартаментам и куполу, чтобы помочь «связать концы с концами» в моей голове. Оказалось, что лотарингцы, больше трехсот лет назад возводя свой палаццо, «обстроили», как бы обернули им церковь (что с улицы не видно), - так купол оказался на террасе, как диковинный гриб, как огромная голова в шапке Мономаха с крестом. Один из художников - друзей де Хаенов - сравнил этот купол с гигантской полузатопленной головой в водах венецианского канала Гранде в феллиниевском «Казанове». Сейчас эта «голова» была обставлена горшками с цветами, ностальгической геранью, оливковыми деревцами в кадушках, каменными фигурками из коллекции хозяев. И весь дом увиделся иначе, и выставка показалась какой-то особенной в таком соседстве. Выставки и концерты де Хаены организовывают с первого года жизни в этом необычном доме. Само новоселье было отпраздновано совместно с выставкой немецкой художницы Гудрун Вендлер (Gudrun Wendler). Многие работы «оседают» потом в семейной коллекции, становясь частью интерьера, частью их жизни. Сегодня уже никто не помнит правил агоналий - римских игр, когда-то проводимых «за углом», на стадионе Домициана. И я про себя назвала игру семьи де Хаен в искусство агоналией - непонятно и красиво. И странные выстроились параллели, когда подумалось о фресках подкуполья по другую сторону свинцовых клепок и патины, внутри, об одном из известных чудес святого Николая, спасшего от нищеты трех прекрасных сестер (у де Хаенов три удивительно красивые дочери - правда, от бедности их спасать не надо). И еще о том, что, сколько бы еще выставок, необычайных и разных, ни организовывали Сабина и Хартвиг в своем доме, самым оригинальным арт-объектом, некой отправной точкой, вершиной останется, без сомнения, купол - седая глава с крестом на маковке.

Тенерифский карнавал

Переход от зимы к весне - время традиционных карнавалов во всем мире. Мало осталось тех, кто хотя бы не слышал о венецианском и бразильском безумии. Карнавал на острове Тенерифе в городе Санта Крус известен у нас меньше. Но это не менее захватывающее зрелище. Сами жители Канарских островов считают его самым большим и вообще самым-самым в мире. Длится он две недели. В течение первой по городу разъезжают платформы с танцующими под более чем громкую музыку участниками. За это время жюри выбирает Королеву, принцесс и раздает другие призы. Потом проходит общий парад. Завершается все «Похоронами Сардинки». Действо основано на легенде, согласно которой испанскому королю был отправлен груз со свежайшими сардинами, но из-за штормов не дошел вовремя до адресата. Расстроенные моряки привезли все, что осталось от рыбок, обратно домой и с почестями похоронили. Это действо и воспроизводится в последнюю ночь карнавала. Что касается костюмов, то они гордость участников. Делаются ими самими (а не покупаются, как в Венеции), передаются от отца к сыну или от матери к дочери. Подчас это подлинные произведения искусства, причем невероятных размеров. А в них еще и умудряются танцевать! При взгляде на некоторые из них не всегда понятно, где, собственно, внутри спрятан человек. Распространенные сюжеты - русалка верхом на дельфине, обнимающиеся клоуны и другие многофигурные композиции. Стоимость таких костюмов достигает фантастических сумм. Но, конечно, не это главное на празднике: главное - ритм, которым охвачен весь город. Кстати, многие местные жители специально уезжают из него на две недели, так как спать в это время - счастье, данное только счастливым обладателям окон, выходящих в подвал.